От сновидЕния к сновИдению

Это текст моего сообщения на круглом столе о сновидениях.

В своей реплике я бы хотел не предложить какие-то решения и концепции, но проблематизировать онейрическое производство, то есть совокупность сновидЕния (как сне, данным нам в бодрстовании) и сновИдения (сон, данный нам во сне).

Несколько линий проблематизации сновидения.

Некогда сон представлял собой пространство, свободное от нервирующих требований дневной жизни, не важно был ли сон временем покоя или, наоборот, активности, мистического переживания. Для нас, кажется, это уже не вполне так. Сегодня сон все больше окружен различными аспектами Другого. Тут и не оставляющее нас даже здесь давление эго-идеала: мы должны быть успешны и эффективны не только днём, ми и спать должны успешно и эффективно, транслирует нам био-медицинский дискурс «качественного сна». Уснуть непременно не более, чем за двадцать минут, спать крепко и никак не меньше восьми часов. Мы проводим во сне треть своей жизни, напоминает реклама ортопедического матраца. Современный дегуманизированный эго-идеал находит артикуляцию не только в таком био-медицинском дискурсе. Еще недавно большой популярностью пользовались аудио-курсы для освоения различных навыков во сне (например, иностранных языков). Капитализация человеческого ресурса не должна останавливаться. Если человек сопротивляется давлению Другого - лень и откладыванмие - это проявление разворачивающихся процессов сопротивления - то можно найти компромисс, который облегчит невыносимое давление идеала, настойчивость, с которой он навязывается пропорциональна невозможности ему соответствовать: капитализировать тот последний момент, когда человек свободен быть собой и спать, не вовлекаясь в постоянный цикл отчуждения и сепарации (возможно, отчуждение точней ми лучше проблематизирует Степан).

Другой аспект Другого, о котором я думаю, связан его темпоральностью, временем Другого как временем ожидания, завязанном на желании Другого и провоцируемой им тревогой. Чтобы эффективно спать, необходимо спать не менее 8 часов и для этого, как это знакомо нам, лишенным роскоши пренебречь будильником, необходимо уснуть за отведенное для этого, предпочтительно максимально короткое, время. Чем большую необходимость спать мы испытываем, чем сильней стремимся это его желание удовлетворить, тем трудней нам уснуть. Невозможность ведёт нас к отчаянию, тревога нарастает, формируется бессоница: с каждой ночью, когда мы терпим фиаско, уснуть нам все трудней, мы вынуждены проводить все больше времени в попытках уснуть, лежа, пусть и без сна, но все же пребывая в том положении, в котором уже ослабевает часть защит. Таким образом, не только тревога, вызванная невозможным положением в качестве частичного объекта для Другого, который никогда не сможет его удовлетворить, не дает уснуть, но и прочие тревоги, связанные с давлением собственных влечений человека, которые в течении дня уравновешиваются психическими защитами, актуализируются и провоцируют нарастающую тревогу. Чтобы оставаться в одной теоритической канве, то, что я ранее обозначил как «аспекты Другого», можно здесь обозначить как аспекты супер-эго. Так в Новых лекциях по введению в психоанализ Фрейд пишет, что эго-идеал это часть супер-эго, которое является инструментом эго-идеала, посредством которого эго измеряет себя. Таким образом, давление супер-эго с одной стороны, давление частичных влечений, идущих из Ид с другой, и ослабление защит эго с третьей, провоцируют все усиливающуюся бессоницу.

Оставим пока тему бессоницы. Третий аспект, о котором я думаю, это аспект, связанный с различением сновидения как процесса, как сновИдения, и сновидения, как оно дано нам в дневной жизни. Когда мы говорим о сновидении, на самом деле мы имеем дело даже не с текстом сна, но с тем, что можно было бы назвать его паратекстом. В литературоведении паратекст — это материалы, окружающие основной текст, такие как как имя автора, заголовок, предисловие или введение, иллюстрации. Жерар Женет утверждает: "Паратекст - это скорее порог, чем граница", "зона между текстом и внетекстом, зона не только перехода, но и трансакции: привилегированное место прагматики и стратегии, влияния на публику, влияния, которое служит лучшему восприятию текста и более адекватному его прочтению». Для Женетта паратекст это «граница, контуры печатного текста, которая в действительности контролирует все его прочтение". Этот контур состоит из перитекста, включающего такие элементы, как заголовки, названия глав, предисловия и примечания. В него также входит эпитекст, состоящий из таких элементов, как интервью, рекламные объявления, рецензии и обращения к критикам, частные письма и другие авторские и редакторские дискуссии, даже популрярные сегодня фанфики, фанарты и другие элементы так называемой партисипаторной культуры - "за пределами" рассматриваемого текста. Поскольку в дневной жизни мы лишены непосредственного доступа ко сну, мы можем подступиться к нему только в его контурах, которые очерчиваются в бодрствовании, которые обусловлены тем, что Фрейд называет двойной детерминированность сна: сон детерминирован, с одной стороны, «речью диалога», то есть трансфером (для кого производится сон), и, с другой стороны, локализацией сновидца в некоторой системе референции. Таким образом, в работе со сновидением в анализе мы затрагиваем две стороны аналитического процесса: процессуальную (что разворачивается в анализе, то есть, трансфер) и эпистемологическую (речь, работу означающих в свободных ассоциациях). Подобно тому, как элементы паратекста, о которым говорят теоретики литературы, одновременно и формирует контуры чтения, и на самом деле самому тексту внеположен, говорит о чем то другом, так и любой рассказ о сновидении, как отмечает психоаналитик Феликс Гваттари, состоит не только в производстве замкнутого на себя дискурса, единственной целью которогоявляется передача определенного количества информаци об онейрическом событии. Это также акт высказывания, который действителен сам по себе и который, вероятно, будет играть особую роль в рамках интерсубъективной стратегии.

Четвертая линия проблематизации сновидения, о которой я думаю, следует из предыдущей. Если мы различаем сон и его «паратекст», назовем это так, со сном, а не с чем-то другим вокруг сна, имеет дело только непосредственно не-отчужденный от себя субъект сновидец. В таком перспективе проблема сновидения принимает теологический оборот. Говоря о сновидении как процессе, мы как будто вступаем на территорию мистической (или, как сегодня принято говорить, духовной) экспириенсиалистической теологии: если нечто недоступно нашему понимаю, символизации, вовсе не обязательно, что это недоступно нашему переживанию. Единственный элемент сновидения, не подверженный искажению, это его до-семиотический элемент - аффект, и здесь неотчужденный субъект-сновидец будет в полной мере доязыковым субъектом, который не разделяет знание и не-знание.

В этих четырех линия я бы хотел проблематикировать различение между сновидением как процессом и его субъектом с одной стороны, и бесконечным количеством вещей, список которых потенциально бесконечен и недоступен для катологизации, которые сновидение окружают, и которые мы за него и принимаем. Во второй части своего сообщения, я бы хотел предпринять попытку поставить вопрос, каким образом возможно было бы сделать переход от второго к первому в аналитической работе?